|
Б. Оралбеков
На пути к большому искусству
/Отрывок из книги/
Впервые К. Кольвиц показала графику 26 февраля 1893, года на Большой Берлинской выставке, когда перед зрителями предстали два офорта - «В кабачке» и «Приветствие», ранее «никому в художественном мире неизвестного автора», но были сразу замечены ценителями искусства. На просьбы устроителей выставки предоставить и другие работы автор отвечает... отказом. По словам критика Юлиуса Элиаса, даже «отвергнутые» произведения Кольвиц имеют успех, требуют «пристального внимания публики». Жизнь доказала прозорливость критика. А ведь молодой талант в это время трудится над «Жерминалем» и уже приступил к знаменитым впоследствии «Восстанию ткачей».
Путь к большому искусству долог и тернист, вбирает в себя всю Кете, она в русле всей художественной жизни Кенигсберга, страны.
К. Кольвиц росла в городе, где с 1845 года существовала Академия живописи, где ежегодно проходили выставки картин, участниками которых были таланты из академий Галле, Вроцлава, Магдебурга, Штеттина, Эрфурта и Берлина. Некоторые профессора из этих академий стали преподавать в Академии художеств столицы Восточной Пруссии.
Первыми наставниками Кольвиц стали Густа Науйок, Рудольф Мацер, Эмиль Найде.
Рудольф Мауер /1845-1905/, известный в городе портретист, живописец, график, с 1881 года давал Кете частные уроки, так как в Академию до 1890 года женщины ещё не принимались. Мауер имел своё ателье, даже обширнее, чем в Академии! К тому же был строг с ученицами, всерьёз учил рисовать с натуры, с гипсовых слепков, приучал наблюдать за натурой повсюду, особенно за движениями гимнастов, конькобежцев. Юная девушка с подругой Хэдвиг Вайсе /1860-1923/ долго пыхтела над изображениями Зевса и Сатурна, порою казалось всё это явной бессмыслицей, не терпелось перейти к гравировке. Учитель отказывал в этом наотрез: «- Фрау Шмидт, гравюра - это техника в меди или на металле, она не для дам и останется надолго ремеслом мужчин, а может быть и на-всег-да! Запомните это!».
После таких напоминаний опускались руки, но затем Кете вновь бралась дома за книги, особенно за Вильяма Хогарта. Не всё было понятно. Она то сердилась от обиды, фыркала, как ёжик на всех, то принималась рисовать всех слуг, то начинала читать про Сару Малькольм, бегала покупать рыбу на Росгартенский рынок, снова вчитывалась в Хогарта, придворного английского живописца, графика-теоретика.
Назавтра у Мауера всё повторялось. Тот требовал основательной учёбы, чтобы твердо набить руку.
Но всему приходит когда-то конец, вскоре завершились краткосрочные курсы, но занятия продолжались с Густавом Науйок, тоже работником Кенигсбергской Академии художеств, недавно заменившим Р. Троссина /1820-1896/ из Торуни. Правда, позже отец Кете и её брат Конрад сей выбор преподавателя сочтут не совсем удачным.
А пока шла рутинная работа по технике рисунка на бумаге и на холсте. Перерисовки, переделки вкупе с наставлениями, типа: «Модель - это как ручное полотенце, о которое всяк думает руки вытереть, но это не совсем так!» Молодой ученице не нравилось пренебрежительное отношение учителя к простому рабочему люду, когда слышала: «Учиться в порту рисовать, учиться натуре среди нищих?!! Вы же из хорошей семьи, а знают ли ваши родители о ваших пристрастиях?» Всё это раздражало демократичную художницу, убежденную в противоположном мнении о простолюдинах, как о создателях всех жизненных благ: сказывалось влияние отца, учёного брата и бунтаря - деда!
Тем не менее, оба наставника многое дали ей, будущему Мастеру. С трудом, зато надолго, запомнились навыки, в родном городе был заложен неплохой фундамент рисовальной культуры, умение видеть и чувствовать реально натуру.
Вскоре в жизни талантливой провинциалки произошли заметные события:ей предстояло увидеть большой свет. В 1883 году с матерью и сестрой Лизой она поехала на курорт Энгадин, запомнившимся, прежде всего, знакомством с молодыми писателями Герхардом Гауптманном и Арно Хольцем. До этого уроженка Кенигсберга лишь читала их произведения. Они явно нравились ей социально-критической направленностью, они напоминали ей революционные стихи Фрейлиграта.
С родными она посетила знаменитый Мюнхен, чьи достопримечательности поразили всех, но Кете больше всего ошеломили работы Рубенса!
Загадочные дела брата Конрада, которыми она заинтересовалась во время их встречи в курортном Санкт-Морице, смерть деда Юлиуса Руппа, последовавшая 11 июля 1884 года, желание определиться с дальнейшей учёбой - всё довольно тяжелым грузом легли на плечи хрупкого юного создания.
В родной Кёнигсбергской Академии можно учиться только заочно, что неприемлемо. У родителей был выбор между Дрезденом и Берлином. Вскоре отец принял решение: написал прошение в Веймарскую высшую школу искусств на имя герцога. Любимый город Гёте и Шиллера, где ещё живо помнили их, притягивал.
Но ответ господина Прендела из Академии о необходимости для фрау Шмидт «более основательного развития» явно огорчил господина Карла Шмидта. Ему дали понять, что курс, пройденный в родном городе, весьма узок, недостаточен для учебы в прославленном центре Муз в Веймаре.
Были задумки отца устроить любимицу Катуш в Дюссельдорфскую Академию, даже в Венскую, но пришлось от этих затей отказаться. На то были веские житейские основания. Дело в том, что сестра Кете Юлия недавно вышла замуж за Пауля Хофферихтера и они жили в Эркнере под Берлином, а брат Конрад Шмидт учился в Берлинском университете и, наконец, там отыскали дешевый пансион для проживания дочери в период учёбы, что для домашнего бюджета было немаловажным фактом.
Так вскоре в Берлин были отправлены образцы работ Кете. Они были оценены довольно высоко, их автор была зачислена в студию-коллегию Карла Штауффер-Берна /1857-1891/, где почти два года предстояло трудиться у интересного наставника: поэта, скульптора, офортиста. Выходец из Швейцарии, сам когда-то учился в Мюнхенской Академии художеств, писал портреты в Берлине, близко знал А. Менцеля, М. Клингера!
В его студии занимались лишь девушки, среди которых Клара Зиверт /1882-1944/ и особенно Беате Бонус станут позже близкими подругами Кете Кольвиц, а последняя даже напишет самую интересную книгу о знаменитой кёнигсбержке под названием «60 лет дружбы с Кольвиц».
Здесь происходила дальнейшая шлифовка прежних навыков. Работа с гипсом, многочасовые упражнения у мольберта, уроки анатомии, экскурсии в художественный музей, где молодые таланты воочию познавали секреты старых мастеров. Рассказы Штауффер-Берна были просты, доходчивы, с тёплым юмором: -Слава богу, что и другие рисовали до нас, а не только мы малюем!
Здесь Кете довольно основательно ознакомилась с творчеством Адольфа Менцеля /1815-1905/, который был знаменит не только в Германии. В частности его высоко ценил русский художник К. Коровин, шутя называя себя «немцем». Спустя многие годы в «Дневнике» Кете от 10 марта 1918 года появится неслучайная запись: «Была в Национальной галерее. В почетном зале великолепный, неисчерпаемый Менцель».
Большое влияние на неё в это время, да и позже, оказали В. Лейбль и Макс Клингер /1857-1920/. Последний в то время был признанным мастером графики, выставлялся в Берлине. Не раз она со своим учителем Штауффер-Берном восхищалась его скульптурами «Ф. Лист», «Р. Вагнер», акварелями, графикой. Её поразила и «Самоубийца», напомнившая девочку-утопленницу в далёком Прегеле! Глядя на гравюру, дала себе слово взяться тоже за гравюру. Тогда она в упор задала вопрос наставнику:
- Когда-нибудь я буду делать гравюры?
- В нашу программу она не входит, - был равнодушный ответ.
- Меня эта техника очень интересует, - чуть ли не с мольбой пыталась вразумить наставника, но ожидаемого разговора не получила. Что-то заколдованное причудилось ей тогда в гравюрах. А пока утешением стало частое посещение Кайзер-Фридрих-музеума, после которого в ушах звучали слова Микеланджело: - «Рисуй, Антонио! Рисуй и забудешь Время!».
 |
