Сайт использует временные файлы cookie, содержащие ip-адрес устройства, с которого Вы заходите на сайт, и параметры текущей сессии. Если Вы не согласны, то Вы должны соответствующим образом установить настройки используемого браузера.
ПринятьРоберт Траба
Граница вошла в моё сознание неожиданно и жёстко. В 1950 году за много лет до моего рождения мой отец попал в тюрьму за то, что из чистого любопытства слишком близко подошёл на границе к проволочному заграждению. Обыкновенное любопытство не вписывалось тогда в рамки официального партийного мышления. Существовала только одна альтернатива: шпион или классовый враг. После нескольких недель отсидки и мелочных допросов дело закончилось счастливым образом. Но понятие «граница» с тех пор оставалось в сознании нашей семьи как нечто опасное и таинственное.
Потом наступил 1968 год. И от границы в направлении к Чехословакии потянулась километровая колонна танков и военных транспортов. В ночи воздух пронзили грохот гусеничных колёс и свет прожекторов. Подобный «аттракцион» забываешь не так скоро. Всё это происходило в районе мазурского города Венгожево/Ангербург в нескольких километрах от польско-советской границы. Расположенный в нескольких десятках километрах от неё Калининград был далёким неведомым миром.
История Европы - это история её границ. Данное банальное утверждение получает конкретное реальное содержание, если мы рассмотрим польско-русскую (советскую) границу, которая проходит поперёк старой Восточной Пруссии. Её предыстория начинается в большой политике уже при зарождении Второй мировой войны, когда в польских дипломатических кругах начали делать акцент на необходимость ликвидации этого восточно-прусского «острова». Позже Восточную Пруссию определили как casus bell (лат. «случай войны» - «причина для объявления войны») и одновременно внушили, что после победы эта территория из политических соображений должна быть полностью присоединена к Польше, До 1943 года данная концепция поддерживалась англо-американской коалицией. Позже союзники - под давлением Сталина и из-за огромного стратегического значения СССР - стали склоняться к тому, чтобы выполнить все желания восточного партнёра по коалиции. Сам Черчилль напомнил о «кровном праве» русских на Кенигсберг. Именно здесь русские гренадёры вели во время Семилетней войны (1756 - 1762) кровавые сражения. Сталин убедил Черчилля согласиться с этим, аргументируя тем, что советский народ не простит ему, если после победы им не будет выиграно ни «кусочка» немецкой земли.
Независимо от аргументации большое значение имело прежде всего тогдашнее соотношение сил. На Тегеранской конференции «большая тройка» решила под влиянием Сталина вопрос о разделении Восточной Пруссии. Северная часть с Кенигсбергом должна была отойти СССР, южную часть с Эльблонгом и Ольштыном получала Польша.
В 1945 году новая польско-советская граница стала действительностью. Но долгое время её линия носила довольно «эластичный» характер. Она исчезала и появлялась как призрак, что часто пугало новых поселенцев и служащих, которые начинали там свою управленческую деятельность. Текст польско-советского договора о границе от 16 августа 1945 года был официально провозглашён в польском «Вестнике законов» лишь 26 апреля 1947 года. До этого времени советские военные передвигали местонахождение своих постов по собственному усмотрению. Теоретически округа Даркемен, Прёйсиш-Эйлау, Гердауэн, Фридланд должны были отойти под польское управление. Фактически же они находились большей своей частью на советской стороне. В этом отношении конкретные законы не действовали. В 1945-1946 годах граница передвигались с севера на юг, причём она принимала форму, всё больше противоречившую здравому смыслу, не говоря уже о каком-либо уважении к двухсторонним договорённостям. Постепенно перепаханная и усиленная колючей проволокой полоса шириной в несколько сотен метров разделила не только прежние хозяйственные территории провинции, но и округа, деревни и даже дома. Было бы бессмысленно искать здесь логику. Если взять за критерий тогдашние решения Сталина, то речь шла, очевидно, единственно о прокладке стратегически благоприятной линии укреплений.
Ещё и сегодня можно заметить на русской стороне в непосредственной близости от пограничной полосы характерные остатки церковных колоколен. При прохождении границы через какую-либо деревню церкви должны были оставаться на советской стороне. Этот факт трудно приписать благосклонности вождя революции к местам религиозных оправлений. Несомненно, что колокольни являются отличными наблюдательными пунктами. Деревня, называемая по-польски Шурково, по-русски Широкое, а по-немецки Шёнбрух, представляет сегодня печальнейший пример уничтожения естественного деревенского ландшафта. Если судить по карте, она полностью принадлежит Польше. В действительности граница рассекает деревню таким образом, что менее одной трети зданий находится на польской стороне, а а колючей проволокой видны характерные контуры церкви, оставшейся на советской территории.
Жизнь в пограничной области умерла. Бывшее немецкое население бежало, уехало или покинуло свою родину в принудительном порядке. Многие расстались с жизнью. Те, кто имел несчастье остаться на советской стороне, очутились в казахстанских лагерях.
Дороги и железнодорожные линии оказались перерезанными, закрытый хозяйственный организм округа - разрушенным. Ироническим символом хозяйственного вандализма и бездумности людей, ответственных за судьбу этого района, было его административное название, сохранявшееся до 1959 года: powat laweck (округ Прёйсиш-Эйлау). Парадокс заключался в том, что большая часть округа и его административный центр (русский Багратионовск) находились за границей, отрезанные непроницаемым проволочным заграждением. Люди не хотели селиться здесь, боялись. Призрак странствующей границы и воспоминания о советской оккупации были для многих жителей — а это были главным образом переселенцы из прежних польских восточных областей - сдерживающим фактором. Вместо свободных переселенцев прибыли насильно изгнанные из южной Польши украинцы. До сих пор деревни, тянущиеся полосой от Бранёво/Браунсберга и Гурова Илавецка/Ландсберга через Банье Мазурское/Бенкхайм, под Голдапом заселены в основном украинцами.
1956 год стал поворотным политическим пунктом. Европа вздохнула. Признаки жизни показались и на польско-советской границе между Калининградской областью (с 1946 года) и Олышынским воеводством/Алленштайном. В рамках обновления, братского взаимосотрудничества и социалистического обмена опытом в 1956 году началось небольшое движение через границу. Хотя совместная работа была минимальной и едва охватывала 100 человек в год, она всё-таки контролировалась из Москвы и Варшавы самыми высокими партийными органами. В первые годы с обеих сторон были только взаимные посещения местных партийных делегаций по поводу официальных государственных праздников: годовщин Октябрьской революции, основания Польской Народной Республики, дни чествования Ленина, Первого мая, день Победы (девятое мая называется также Днём Победы над фашизмом), дни Польской и Советской армий.
В течение пяти лет - с 1956 по 1960 год — 165 делегаций, насчитывавших в общей сложности около 2000 человек, пересекали границу. В 1957 году в первый раз посетили друг друга 15 молодёжных групп, а с 1960 года происходил систематический обмен поездками ольштынских и калининградских пионеров. Наряду с партийными делегациями частыми участниками взаимных контактов являлись также спортсмены. Ежегодно проходило по крайней мере несколько спортивных соревнований между Ольштыном и Калининградом.
Партийные отчёты обо всех мероприятиях выливались в поток слов об интернациональной дружбе и социалистическом братстве. Все делегации должны были получить разрешение от отделов пропаганды местных организаций коммунистической партии. Партийные предписания были шизофреническим отражением системы. «Совместная работа и обмен делегациями считаются полезными: для дальнейшего углубления дружеских отношений жителей Ольштынского воеводства с советским населением; для профессионального обмена; для популяризации передовых советских людей; для распространения корреспонденции о молодёжи, обществе и предприятиях», - так звучала главная идея пограничного обмена, сформулированная 1 марта 1962 года отделом пропаганды воеводского комитета Польской объединённой рабочей партии (ПВРП) в Ольштыне после консультации секретариатов центральных комитетов партий обеих стран.
Экономический обмен, типовые условия которого были закреплены в специальном польско-русском государственном договоре от 21 июля 1960 года, продолжался тогда два года. Было особо оговорено, чем обеим сторонам разрешено торговать. Ольштынское воеводство должно было поставлять в Калининград следующие вещи: готовую одежду, немнущиеся рубашки, шерстяные одеяла, детские коляски, мясорубки, кожаные изделия, а также небольшое количество других промышленных товаров. Калининградская область эти поставки должна была оплачивать: солёной сельдью, сардинами, мёдом, аккордеонами, чулками, оцинкованной посудой, а также небольшим количеством промышленных изделий. Всё было запрограммировано. Любое изменение ассортимента обсуждалось на высшем уровне. Это было мучением и для самих местных партийных организаций, которые проводили в жизнь этапы социалистического экономического развития: «Пограничный обмен между Польшей и СССР». На практике как наше воеводство, так и Калининградская область были вынуждены, невзирая на заключённые между ними договоры, отдельные пункты товаров согласовывать с соответствующим центром.
За пограничным обменом сразу последовала пропаганда в местной прессе и по радио. После единичных сообщений, распространившихся прессой в 1957 году, в 1961 году состоялось подписание официальных документов о систематической совместной работе. Главным пунктом было взаимное представление «хозяйственных и культурных достижений». Представляемая в Ольштыне картина калининградской действительности имела целью «воспитать членов партии и жителей Ольштынского воеводства в духе основ пролетарского интернационализма и крепления идеологического и политического единства с социалистическими странами». С 1956 по 1967 год калининградские радиостанции транслировали на Ольштын в общей сложности 23 часа передач и примерно такое же время было предоставлено Ольштыну на Калининградском радио. Редакторы газет «Калининградская правда» и «Глос Ольштынски» каждые две недели проводили на границе обмен газетными материалами. В 1961 году на страницах газеты «Глос Ольштынски» советскими журналистами была представлена панорама жизни входящих в Калининградскую область населённых пунктов. Их история начиналась в 1945 году... Это разделение истории края на части - недвусмысленная директива со стороны советских товарищей - должно было соблюдаться и в Ольштыне. В 1959 году на волне «октябрьской оттепели» в журнале «Вармия и Мазуры» появился цикл репортажей из Калининграда (статья Анджея Вакара, 1959, №9, с. 6 - 9; №10,с. 5-7; №11,с. 7 - 10). Автор в первый раз, по-видимому, написал почти без оглядки на цензуру об истории тогдашнего Калининграда и о том, что осталось в городе от старого Кенигсберга: «Это всё совершенно не похоже на сегодняшний Калининград. <...> Массивного воздушного налёта английской авиации было достаточно, чтобы примерно десять квадратных километров города превратить в пепел. <...> Мы идём по пустыне, состоящей из руин. Но в городе изменились не только стены. Жители здесь тоже другие. Немцев нет вообще. Жители Калининграда прибыли сюда из самых разных уголков Советского Союза». Лёгкости стиля, обошедшегося без помпезной идеологии, было достаточно для того, чтобы в последующие статьи цикла вмешалась цензура: «Репортажи о Калининграде являются с политической точки зрения вредными, потому что в них имеется ряд намёков (например, отсутствие внимания к памятникам. - Р.Т.). Одно такое упоминание вызвало, без сомнения, возмущение калининградцев и, возможно, было использовано немецкими ревизионистами». Так звучало заключение секретной записки от 20 октября 1959 года в отделе пропаганды областного комитета ПНРП в Ольштыне.
Своеобразным, всегда одним и тем же и почти ритуальным историческим акцентом были отмечены регулярные празднования годовщин Грюнвальдской битвы (1410), в которых принимали участие партийные и пионерские делегации из Калининграда. Тут представлялся особый случай напомнить о первом польско-русском союзе (три смоленских полка) против немцев. А в Калининграде постоянным объектом программы во время пребывания официальных делегаций остался Иммануил Кант - благодаря признанию его классиками марксизма-ленинизма. Внешняя идеологизация всех форм взаимных контактов приняла с течением времени (по мере постепенных изменений системы) возрастающий и исключительно искусственный характер. Но в идеологический «новый разговор», столь характерный для 50-х и 60-х годов, вклинивались совершенно обыкновенные человеческие интересы, связанные с проблемами повседневной жизни. «Для нас не существовало идеологии, - вспоминает участница бойскаутского (пионерского) лагеря. - Годы спустя я вспоминала прежде всего о том, как мы здорово играли. Были подарки, первые юношеские дружбы. Боже мой, ведь эти молодые русские из Калининграда были первыми иностранцами, с которыми мы познакомились! Большинство из нас смогло тогда впервые съездить за границу».
Уже первые группы из Калининграда привезли ходившие там анекдоты - знак того, что, несмотря на вездесущую идеологию, общество не утеряло здорового чувства юмора. Из всех довоенных памятников в городе на Преголе смог удержаться только постамент с Фридрихом Шиллером. У памятника поэту, повреждённого пулями, была надтреснутая шея. Шутка: «В Калининграде пьют все - кроме Шиллера. Не потому, что он не любит, а потому, что не может: у него дырявая шея». Самокритика калининградцев понравилась в Ольштыне, а наличие в воеводстве в то время тех же проблем способствовало тому, что анекдот быстро стал популярным.
Ольштынцы нередко восхищались уровнем жизни в Калининграде 60-х годов. В 1964 году их врачи сообщали с неприкрытым восторгом: «Калининградская область, которая насчитывает 600000 жителей, в том числе 250000 в самом Калининграде, располагает хорошо обеспеченной помощью 1300 врачей. Это означает, что на 450 жителей приходится один врач, это в четыре раза превосходит показатели нашего воеводства».
Постепенно объём обменов увеличивался. Появились города-партнёры. Совершенно не идеологически они старались удовлетворить совместные энергетические потребности или решить проблемы водотоков рек, которые текли с юга на север, не признавая никаких границ. В 1973 - 1974 годах более 3000 учеников побывали в совместно оборудованных молодёжных лагерях. Рекорд взаимного обмена пришёлся на 1988 год, когда 4671 человек приехал в Калининград и 5244 калининградца посетили Олышын. В Калининграде появился ресторан «Ольштын», в Ольштыне - Калининградская аллея. Постоянными стали ежегодные «Дни Калининграда» в Ольштыне и «Дни Олыптына» в Калининграде.
Но молчаливое большинство общества обоих регионов осталось надолго на обочине этих обменов. Для них пограничный обмен ассоциировался преимущественно с навязанной идеологией и прогрессирующей доктринизацией. Благосостояние по ту сторону границы со временем возбуждало не столько признание, сколько антипатию. Пропагандистские слова о вечной дружбе и соседском взаимосотрудничестве вызывали чувство отчуждённости и желание дистанцироваться. Запрограммированная сверху дружба и управляемые встречи способствовали, вопреки намерениям, возрождению старой польско-русской исторически обоснованной враждебности и негативных стереотипов.
Симптомы нормализации возникли только незадолго до перелома 1989 года. Первым предвестником перемен и свободного рынка стало появление в магазинах Ольштына, без всяких указаний сверху, хлеба прямо из Калининграда. В мгновение ока он завоевал покупателей. Потом началось десятилетие приватизации, когда из Ольштына и других мест предпринимались попытки кооперации с русскими партнёрами. Многие извлекали выгоду из старых партийных связей, другие рассчитывали у соседей найти Эльдорадо. Однако скоро пришли первые разочарования. Рынок оказался непростым делом, а партнёры не столь привлекательными. Из конкурентной борьбы выбыли те, кто надеялся дешёвыми методами получить быструю прибыль. На польской стороне появился новый характерный местный элемент хозяйственной кооперации: во всех городах и городках имеется по крайней мере один «русский рынок». Экономика связывает даже тогда, когда кордоны русских таможенников пытаются этому препятствовать. Ежедневно границу пересекают тысячи людей, и не только калининградцев, чтобы продать в Польше дефицитные товары, которые официально там не купишь в магазинах. Поляки довольны, потому что для них это дёшево, русские — потому что они нередко в результате одной поездки получают прибыль, равную их месячной зарплате.
Идеология лопнула. Место «социалистических контактов» заняла экономика. В официальных сообщениях прессы можно всё чаще прочесть о росте обмена товарами. Согласно данным, Ольштынское воеводство продало в 1994 году Калининградской области 200000 т зерна, 5000 т мяса и 1000 т молочных продуктов. В этом отношении продолжается конкуренция с соседним Эльблонгским воеводством. В 1993 году служебный пограничный переход Гроново (Грунау) - Мамоново (Хайлигенбайль) под Бранёво (Браунсбергом) пересекли 103000 человек и 41000 автомашин. В том же году 816000 поляков и граждан других национальностей, главным образом немцев, использовали единственный официальный переход Безледы (Байследен) - Багратионовск (Прёйсиш-Эйлау). Ежедневно границу здесь пересекали 42 туристических автобуса из близлежащих городов: Барташице (Бартенштайн), Ольштына, Варшавы и Белостока; 161000 пассажиров воспользовалась единственной железнодорожной линией от Бранёво до Калининграда. Преобладали служебные и связанные с торговлей поездки, частные поездки обозначались как «туристические». Постепенно и с трудом делал свои первые шаги «настоящий» туризм. Многие утверждали, что простейший путь к нормализации отношений проходит через экономику.
Между тем в ходе экономических изменений была потеряна потребность в межчеловеческих контактах. Сорокалетнее доминирование идеологии над фактами приносит теперь свои плоды. Поляки, которые находятся в лучшей экономической ситуации, часто в заносчивой и необдуманной форме дают волю старому, но ещё не зарубцевавшемуся комплексу «большого брата». Более 10 лет существовала в Оль-штыне Калининградская аллея, а теперь она вычеркнула из городского списка улиц. Сегодня средний житель Ольштына не видит большого смысла в поездке в Калининград, хотя расстояние до границы составляет несколько десятков километров. Подлинная потребность во взаимных дружеских встречах сейчас, должно быть, минимальна. Картина калининградской действительности черпается главным образом из информации с «улицы» и популярных новостей прессы о растущей преступности, о достойном сожаления положении со снабжением, о тысячах солдат и о предполагаемых немецких притязаниях на регион. Калининград всё ещё остаётся, несмотря на изменения в лучшую сторону, отдалённым и незнакомым городом, в том числе в культурном и историческом отношении. Недавно проведённый в одной олыптынской гимназии опрос среди учеников старших классов показал, что 47% молодёжи связывает имя Калининграда с прежним Крулевцем (польское название Кенигсберга). Практически ни один из них не знал немецкое название города. Никто также не связывал Тильзит с прежней Восточной Пруссией, с Наполеоном или по крайней мере с популярным и в Польше тильзитским сыром. Никому не было знакомы понятия «Прусская Литва» или «Малая Литва». Имя Альбертины не вызывало никаких ассоциаций. Сознание общего культурного наследия почти не существует, разве что имеется в совсем небольшом кругу.
Граница уже не наводит страх. Более всего мучает необходимость часами стоять там в очереди. Экономика быстро возвращает утерянные позиции. Однако остаётся «граница» в нашем сознании. Чтобы её преодолеть, нужно перешагнуть через те барьеры, которые образуются не колючей проволокой, а нашими взаимными стереотипами и затаёнными обидами. Для этого требуется терпение, настойчивость и время.
Использован перевод с польского на немецкий
Фридеманна Клуге.
Перевела с немецкого А. Давыдова.
Калининград
