Сайт использует временные файлы cookie, содержащие ip-адрес устройства, с которого Вы заходите на сайт, и параметры текущей сессии. Если Вы не согласны, то Вы должны соответствующим образом установить настройки используемого браузера.
ПринятьФ.З. Кичатов
Устойчивая тенденция связывать происхождение рода Пушкиных по мужской линии со славянами берёт свое начало, по всей вероятности, со статьи В.К. Лукомского «Архивные материалы о Ратше» (1), появившейся на свет в самом начале Великой Отечественной войны на страницах Временника Пушкинской комиссии.
Само появление этой статьи в самое неподходящее для литературной полемики время не может не вызывать у проницательного читателя вопросов: почему, например, о такой важной проблеме, как генеалогия великого поэта России, пишет не профессиональный пушкиновед, а специалист в области геральдики! Или ещё: почему статья В.К. Лукомского, начиная с 1941 года по сей день, ни разу не подвергалась критике профессиональных пушкиноведов? И, наконец, почему эта статья появляется в то время, когда для всего нашего народа стоял вопрос о том, быть или не быть?
Обратимся к самой статье. Обосновывая славянское происхождение рода Пушкиных, автор пишет: «С юга Славония граничила с Босниею, восточная часть которой, за рекой Дриною, называлась Расция /Rascia/- Рашская область (впоследствии Сербия). Жителей её называли рацами или ратцами (сербский - рац, мн. ч.- рации; у древних славян - rajbci; мадьярский - raizen, ratzen, razen; в средневековой латыни - rasciani). Отсюда, несомненно, по нашему мнению, и объясняется наименования родоначальника Пушкиных: Радша - Ратша - Рачша - Рача». (2)
Трудно согласиться с этим аргументом. Известно, что тенденция наименования этнических групп населения по географическим признакам имела место и ранее, да и в настоящее время широко распространена во многих странах мира, в том числе и в России. Людей, проживающих, например, на берегах Волги, называют волгарями или волжанами; тех, кто родом из Сибири - сибиряками. Мы привычно воспринимаем слова «москвич», «нижегородец», «калининградец», но почему-то упорно не желаем давать такие имена своим детям. Не принято именовать своих детей географическими терминами и в других странах. По этому поводу, только уже о происхождении имени другого предка Пушкина (по линии Ганнибалов), писал наш выдающийся писатель В.Набоков: «Сильно смущает сходство имени сестры Ганнибала, упомянутой в «Немецкой биографии», с названием его родного города, встречающегося только в «Прошении». Я не нашел - в пределах тесного круга моего чтения - ни одного случая, чтобы абиссинский ребёнок получил имя по месту рождения». (3)
Очевидно, вполне осознавая зыбкость своей аргументации, В.К. Лукомский далее оговаривается: «...по приезде в новую страну, его родовое (если оно было) прозвание не могло иметь для него существенного значения, почему за ним и установилось новое прозвище «Ратша», характеризующее его национальность и происхождение из Рашской или Сербской земли». (4)
Совершенно непонятно, почему «его родовое прозвание не могло иметь для него существенного значения»? Почему Ратша, «муж честен <...> то есть знатный и благородный», должен в угоду кому-то менять своё честное имя на кличку или прозвище? Впрочем, автор сам сомневается в честном имени предка Пушкина, заключив своё сомнение в скобки: «(если оно было)». Для «знатного и благородного» Ратши замена имени кличкой или прозвищем была бы равносильна позору, оскорблению собственного достоинства, потере чести. История сохранила множество подлинных имён иностранных подданных, честно служивших под знамёнами различных монархов.
Далее сомнения ещё больше одолевают Лукомского: «Трудно сказать, - пишет он, - какие причины вызвали в своё время выезд родоначальника Пушкиных из Славонии на Русь. Могли быть и политические основания, связанные с бурными судьбами края, переживавшего постоянные притеснения со стороны неславянских соседей - итальянцев, венгров и турок; могли быть и личные побуждения, манившие на подвиги в северовосточную славянскую же страну, только что начавшую самостоятельную государственную жизнь». (5) Здесь вообще одни предположения и никакой аргументации.
Пытаясь каким-то образом найти достойные аргументы в пользу своей версии, Лукомский приводит аналогию герба рода Пушкиных со старинными славянскими гербами: «В золотом поле щита рука, облачённая красным и вооружённая обнажённым мечом» - так впервые изображена и описана эта эмблема в дипломе графу Мусину-Пушкину (в 1716 году). Вполне согласно с объяснением, данным этой эмблеме, она действительно составляла территориальный герб когда-то существовавшего королевства Славонии». (6)
Заметим, что появление первых родовых гербов в Европе относится к 15 веку. А события, о которых идёт речь, - к 13 веку. Эмблема Мусиных-Пушкиных составлялась на 500 лет позже рассматриваемых событий. Герб же Пушкиных - появился и того позже, только в 1800 году, то есть с началом составления «Общего дворянских родов Гербовника» в России. При этом многие гербы российского дворянства наполнялись элементами, заимствованными из голландской книги «Символы и эмблемата», изданной в Амстердаме в начале 18 века. Волей-неволей в этих гербах наслаивались ошибки и неточности, связанные с плохим знанием истории, а иногда и просто «приписки» владельцев-составителей, продиктованные тщеславием. Достаточно сказать, что «рука, вооружённая обнажённым мечом» фигурирует в нескольких десятках гербов, далеко не всегда принадлежащих представителям славянских родов. Следовательно, герб Пушкиных не может быть серьёзным аргументом в обосновании происхождения рода.
Читая статью В.К. Лукомского, трудно избавиться от навязчивой мысли о её политической ангажированности. Именно этим можно объяснить её слабую аргументацию, порой совершенно необоснованные выводы, часто сопровождаемые безапелляционными выражениями: «несомненно», «конечно» и так далее. Отсутствие квалифицированной профессиональной критики пушкиноведов только подтверждает эту политическую ангажированность.
В тяжёлое для страны время, когда враг приближался к Москве, идеологи коммунистической партии просто не могли допустить того, чтобы наш национальный гений происходил «от немец», как это записано в «Государевом родословце». Ведь для них понятия «немец» и «прусс» были синонимами. Именно этот факт, по моему глубокому убеждению, стал причиной такого внезапного и несвоевременного появления на свет статьи Лукомского.
Возвращаясь к родословной Пушкиных, следует сказать, что она тоже не избежала ошибок. Так в «Государевом родословце», составленном в 16 веке, ещё при Иване IV, записано о предке Пушкина: «Из Немец вышел Ратша...». Для составителей родословца бывшая Пруссия уже триста лет была немеччиной. На эту неточность указывает и известный учёный-историк В.И. Кулаков. (7) Но уже в Гербовнике, после описания герба рода Пушкиных, читаем: «Во дни Княжения Святаго и Благовернаго Великаго Князя Александра Невского, из Седмиградской земли выехал знатной славенской Фамилии Муж честен Радша». Известно, что к составлению герба Пушкиных особые старания приложил Сергей Львович Пушкин, отец поэта, которого не очень смущали исторические неточности. Главное - не оказаться последним в списке знатных дворян. Отсюда и закравшиеся в родословную несоответствия.
Во-первых, Ратша никак не мог «выехать» на Русь во времена княжения Александра Невского, что давно доказано российскими пушкиноведами. (8) В «Житии Александра Невского», например, при описании Невской битвы (1240 год) говорится, что правнук Ратши, «Гаврила Олексич напал на судно и увидел королевича, которого тащили под руки, выехал по мосткам, по которым всходили до самого корабля. И побежали все перед ним на корабль, детей обернули и сбросили его с мостков вместе с конем в Неву. Он же с Божьей помощью оттуда выбрался невредимым и снова напал на них, и бился крепко с самим воеводою, окружённым воинами». (9) В дружине великого князя мог воевать и внук Ратши - новгородский боярин Олекса Якунович, умерший в 1243 (1265?) году. Есть предположения, что одним из шести витязей Невской битвы, о которых упоминается в «Житии Александра Невского», был второй внук Ратши - Сбыслав Якунович.
Во-вторых, как подсказывает нам история, «Седмиградская земля», то есть земля, граничащая с Венгрией, в 12 веке, при жизни Ратши, была заселена остготами, мадьярами, голландцами, но, отнюдь, не славянами.
Чтобы разобраться в исторических хитросплетениях происхождения предка Пушкина, Ратши, обратимся к известным фактам ранней истории Пруссии.
Племена пруссов, которых германцы в начале эры Христа называли Aestii (живущие на востоке), с 5 по 13 век занимали и полуостров Самбию и прибрежные участки прилегающей к нему территории между реками Вислой и Неманом. Ныне это Калининградский полуостров.
Во времена нашествия гуннов (середина 5 века) большая часть воинов-эстиев присоединилась к завоевателям. После поражения, понесённого гуннами от римских легионов на Каталунских полях (451 год) и последовавшей затем смерти их предводителя, Атиллы, эстии возвратились в свои земли и первыми в Балтии, по мнению учёного В.И. Кулакова, учредили власть, основанную на праве силы. «Этот предвестник государственности на севере Европы, - пишет он, - мог быть реализован лишь при наличии свободной от родовых пережитков, подчиняющейся лишь воле вождя военной организации - дружины. <...> Необычайно мощная дружина пруссов включала в свой состав не только представителей различных западнобалтских племён, но и группы германцев, тюрок и, не исключено, славян-антов». (10)
Доброжелательные дружинные отношения, возникшие между пруссами и скандинавами, основанные в определённой мере благодаря общности пантеонов богов и природному гостеприимству пруссов, способствовали значительному вливанию норманов в прусскую дружину. Позже, в 11 веке, этому способствовало и крушение эпохи викингов, когда, гонимые отовсюду, разрозненные группы скандинавов нашли свой последний оплот на земле пруссов. Ассимилировавшись с местным населением, они пополнили ряды прусской дружины, которая занималась сбором налогов с населения и осуществляла контроль над торговыми путями, проходившими вдоль южного побережья Балтийского моря. Исследования учёного В.И. Кулакова, в течение более четверти века изучающего прошлое земли пруссов и возглавляющего экспедицию Института археологии Российской академии наук на территории бывшей Пруссии, показали, что лёгкие торговые ладьи пруссов не ограничивались только прибрежной линией в границах своей земли, но распространялись далеко за её пределы: в Скандинавию, на Русь. «Усиление прусской дружины, - пишет он, - стимулировалось её интенсивными связями с Киевской Русью. <...> На контакты пруссов с Русью в эпоху князя Владимира Святославича археологические источники указывают однозначно. Некоторые служившие в княжьем войске пруссы оставались жить в Поднепровье». (11) Этому способствовало наличие смежной сухопутной границы между странами, а также водный торговый путь «из варяг в греки», начало которого, возможно, исходит от традиционных торговых связей пруссов с русами. Это подтверждают и исследования наших учёных, не обнаруживших скандинавских древностей к югу от водораздела Западной Двины - Днепра - Верхней Волги до рубежа 9-10 веков. Доктор исторических наук Е.Мельникова полагает, что этот факт можно было бы рассматривать как «доказательство незнакомства скандинавов с Днепровским путём и Южной Русью, если бы не сообщения «Повести временных лет» о вокняжении в Киеве Аскольда и Дира и завоевании Киева Олегом». (12) Таким образом, изложенная Нестором легенда, которая, по мнению учёного Б.А. Рыбакова, является «литературным произведением фольклорно-легендарного характера», пересказом «какого-то скандинавского сказания о деятельности Рюрика», (13) внесла определённую путаницу в вопросе о варягах.
Попытаемся рассмотреть эту проблему с другой стороны. Согласно этой же «Повести временных лет», которая сообщает, что в 862 году «русь, чюдь, словени и кривичи и вси» решили пригласить князей из-за моря и обратились «к варягам, к руси». Заметим, что слово «русь» в этом случае, согласно той же летописи, также относится к варягам: «варязи и словени и прочи прозвашася русью». К тому же из-за моря (т.е. морским путём) на Русь приходили и пруссы. В летописи сообщается, что «старший брат, Рюрикъ, седе Новегороде, а другий, Синеус, на Беле-Озере, а третий Изборь-сте, Труворъ». (14) Надо полагать, что Трувор воссел в Изборске со своей дружиной. Следовательно, если верить Нестору, то и Трувор, и его дружина бьши скандинавами. Однако, исследования учёного В.Седова, показывают, что «В отличие от Ладоги или Новгородского городища (где простиралась власть Рюрика -Ф.К)в Изборске рассматриваемого времени ни в домостроительстве, ни в культовых элементах, ни среди вещевых материалов не обнаружено явных признаков, указывающих на проживание выходцев из Скандинавии». (15) К тому же, как утверждает учёный, «племени русь в Скандинавии никогда не было». (16) Вместе с тем, В.Седов сообщает, что «Рекой Сходницей Городищенское озеро связано с Мальским озером, а вытекающая из него река Абдех впадает в Псковское озеро. Таким образом, водными путями Изборск оказался связанным с Балтийским регионом, игравшим большую роль в истории раннего средневековья». (17) А это, в свою очередь, означает, что был ещё один водный путь, по которому пруссы могли сообщаться с Русью. Тогда встаёт вопрос, какого же роду и племени были Трувор и его братья? Этот же вопрос относится к Аскольду и Диру. Известно, что все они были варягами, но скандинавского ли происхождения? Ведь наличие множества «следов» скандинавов во владениях Рюрика легко объясняется многолетними торговыми связями между ними. Мы уже упоминали о дружественных связях между пруссами и скандинавами. А слово «русь» с таким же успехом можно отнести как к скандинавам, так и к прусским дружинникам. Недаром же великий М.В. Ломоносов видел в слове Пруссия аналогию с Русью.
Известный немецкий учёный О.Тишлер отмечает, что археологические находки наКуршской косе (южнее Розиттена, ныне посёлок Рыбачий, Зеленоградского района, Калининградской области) показывают культурное единство больших территорий: «Мы знаем, - пишет он, - что самое молодое языческое время с его особенно характерным инвентарём, который находят только в Восточной Пруссии и в русских соседних провинциях, а, наоборот, в западно-славянских областях не обнаруживают, простирается до времени, последующего за появлением Ордена, то есть до конца 13 - начала 14 веков». (18) Там же на Куршской косе, в бывшем укреплении у посёлка Коралленберг, археологам удалось найти много черепков от сосудов, выполненных на гончарных кругах и относящихся к 12 веку. Форма и орнамент сосудов те же, что и у восточных славян, то есть руссов.
Это же подтверждает исследователь П.И. Кушнер, полагая, что «эпоха, предшествующая вторжению крестоносцев, отличается не только тем, что материальная культура балтийских племён выступает в ней почти лишённой локальных отличий, но и тем, что она сходна с культурой соседних славянских племён (на юге и востоке)» (19).
Известный русский лингвист О.Н. Трубачёв считает, что уже в 9 веке славян западной части Балтийского побережья учёные раннесредневековой Европы впервые стали называть пруссами, хотя название это появилось намного раньше. По названию этого племени вся их территория стала назваться «Боруссия», «Брутения», а позднее - «Пруссия». (20)
После 862 года (этот год нам известен как летописная дата образования Руси) на Самбию хлынул поток товаров от восточных славянских соседей. Племенная верхушка быстро богатела, утопая в роскоши. Слухи о богатствах прусской знати стали распространяться за пределы юго-восточной Прибалтики, вызывая алчность соседей. Свидетельством этому служит обилие кладов и конских погребений на земле пруссов, относящихся к 10-12 векам, удивляющих большим количеством найденных серебряных украшений. Богатые дорогим убранством и предметами с роскошной отделкой захоронения говорят о высоком социальном положении этих людей. Вместе с тем археологи обнаружили на больших пространствах огромные скопления золы, пепла и полуобожжённых костей, относящихся к этому же периоду, которые свидетельствуют о кровопролитных столкновениях больших масс воинов. (21) Это позволило сделать вывод о том, что в это время Пруссия становится объектом междоусобных столкновений и набегов соседних племён.
Около 800 года на северо-восточной границе прусской земли появляется торгово-ремесленный пункт, названный Каупом, в котором хозяйничали в основном скандинавские варяги и прусские дружинники, наживая добро на взимании податей с проходящих мимо торговых судов. В 10 веке он уже был окружён кольцом святилищ, бдительно охраняемых купцами и воинами-дружинниками, не допускавшими внутрь даже своих пруссов-общинников. Превратившись скоро в крупный торговый центр, Кауп всё больше привлекал внимание соседних монархов, жаждущих овладеть богатствами этого города.
В 1016 году Пруссия была подвергнута порабощению и разграблению датским королём Канутом Великим, действовавшим в интересах датских купцов, видевших в процветании Каупа угрозу собственным торговым отношениям с востоком. Кауп был разграблен и сожжён. Это событие так описано древнейшим датским историком Саксоном Грамматиком: «... едва после смерти Харальда III Канут Великий в 1016 году занял трон Дании, он решил <...> вернуть отпавшие части своего наследства <...> тотчас вооружил сильный флот и с крепким войском покорил не одних только славян или датские колонии и другие области в Поморье, но и поработил он также впервые Самланд и другие малые владения. <...> Своему новому приобретению - Самланду Канут придавал такое значение, что часто назывался в своем титуле королём Самланда». (22)
В то же время славянские племена (полабские славяне, лютичи, ободриты и прочие, проживавшие преимущественно между Эльбой и Вислой), в 921 году подверглись экспансии немецкого короля Генриха I. Основной натиск, целью которого было вытеснение их с занимаемых территорий, был направлен на полабских славян. Большой урон им нанёс в 939 году немецкий маркграф Геро. Он пригласил к себе на пир 30 славянских племенных вождей и всех коварно уничтожил. Таким образом, к концу 10 века многие славянские племена в указанном районе были покорены немцами. Освободиться от немецкого господства удалось лишь ободритам и лютичам, поднявшим восстание против немецких поработителей в 983 году. (23) Немецкая экспансия явилась причиной миграции некоторой части полабских славян в восточные и северо-восточные земли, в том числе и в страну пруссов. Там они оседали и ассимилировались с коренным населением.
Пруссия стонала от жестоких набегов соседних государств. К тому же Капутом Великим были порабощены торговые города Гданьск, Сигтуна, Новгород. Целый ряд торговых городов был разграблен и сожжён. Это не могло не сказаться на сокращении торговли в этом регионе. Прусская дружина была вынуждена уступить часть своего торгового промысла более сильным и многочисленным дружинам севера и запада и переместиться на морское побережье, в район нынешнего поселка Малиновка. Основав на новом месте поселение Варгенава (что на прусском языке означает - «посёлок варягов») (24), прусская дружина взяла под свой контроль пролив Брокист, пересекающий Куршскую косу. Целых сто лет ещё после этого прусские дружинники не только занимались сбором дани с транзитных торговых судов на пути «из варяг в греки», но и сами принимали участие в торговых походах, достигая на своих ладьях берегов Скандинавии и Руси. Лёгкие прусские ладьи позволяли прусским дружинникам и купцам легко преодолевать пороги и волоки на торговом пути «из варяг в греки», в отличие от варягов скандинавского происхождения, обладавших громоздкими судами.
Постоянный «кормилец» прусской дружины, пролив Брокист, все более затягивался песчаными наносами и илом, ограничивая проход по нему купеческих судов, плативших немалую дань дружинникам.
Неизвестно, какие ещё причины положили конец союзу последних прусских варягов со жрецами собственного племени. Может быть самим жрецам не нравилось расширение власти дружинных начальников над подвластным им народом. А может быть слишком далеко зашли аппетиты тех и других при дележе добычи, что неминуемо привело к братоубийственной войне. Но факт остается фактом: прусская дружина покидает землю своих предков и подается в варяги, на службу к князьям Польши, Литвы и Руси. Это подтверждают исследования ученых-археологов, которым не удалось обнаружить следов дружинной древности на Самбии с конца 11 века. (25)
Последние результаты исследований материалов новгородских раскопок позволили академику Российской академии наук В.Л. Янину сделать вывод о том, что основной поток переселенцев в новгородские земли в 11 веке шёл не из Приднепровья, как ранее считалось, а из Южной Балтии (то есть с южного побережья Балтийского моря). (26) Это подтверждают и лингвистические исследования, проведённые учёным В.Седовым, которые показывают, что «наиболее тесные контакты у славян были с западными балтами». (27)
Ещё ранее лингвистические исследования немецкого учёного Нессельмана, автора словаря прусского языка («Die Sprache der alten Preussen»), обнаружили исключительную близость прусского языка славянским языкам.
О близости прусского и русского языков упоминает в своих трудах и доктор исторических наук В.И. Кулаков.
Можно с уверенностью предположить, что пруссы общались с русскими без переводчиков и, в отличие от скандинавских варягов, охотнее принимались в княжеские дружины. К тому же, согласно археологическим исследованиям, прусские воины, отличаясь малым ростом и крепким телосложением, не уступали руссам ни в храбрости, ни в силе. Вспомним: все знакомые нам родственники поэта мужского пола были также небольшого роста и крепки. Сам Пушкин, как мы знаем, имел рост два аршина и пять с половиной вершков (то есть 166,5 сантиметров) и отличался ловкостью и недюжинной силой своих мускулов.
Прусские воины скоро переняли русское оружие и воинские доспехи, чем внешне почти не отличались от русских ратников. Вот как описывает убранство прусских варягов В.И. Кулаков: «Прусские знатные воины-нобили выходили на битву в доспехах из металлических (кожаных) полос, покрывая голову коническими шлемами. Лишь щиты со сложной профилировкой отличали тяжеловооружённых пруссов от воинов Руси татаро-монгольского нашествия. Прусские общинники, оружие которых составляли дротики и короткие луки, в 13 веке были одеты в длинные кафтаны <...> напоминающие русскую одежду...» (28)
Таким образом, можно подвести первый итог предыдущим рассуждениям: 1) в период с 5 по начало 11 века прусская военная дружина, как, впрочем, и всё племя пруссов, ассимилировалась с германцами, скандинавами, датчанами, полабскими славянами и другими племенами, впитывая в себя культуру этих народов, что, несомненно, повлияло и на обогащение их языка, и на ономастику пруссов; 2) близость языков устраняла барьеры между пруссами и славянами, способствуя более тесным контактам, как в области торговли, так и в области военного сотрудничества; 3) в силу сложившихся исторических обстоятельств прусская военная дружина к концу 11 века вынуждена была покинуть свою территорию и пойти в услужение к польским, литовским и русским князьям, значительно увеличив приток варягов (наёмных воинов) на их территориях.
В Древней Руси военная дружина стала основным элементом государственного управления гораздо позже. Как и у пруссов, русские военные дружины, по утверждению исследователя В.Седова, включали «представителей разных племён, в том числе скандинавов-варягов и финнов». (29) Доктор исторических наук А.Горский полагает, что институт военной дружины на Руси в раннем средневековье «играл ключевую роль в древнерусском обществе. Дружина являла собой корпорацию, в которую был организован весь господствующий слой». Из дружинной верхушки формировался действовавший при князьях совет (дума), а из дружинников князья назначали посадников, воевод, тысяцких, а также данников (сборщиков поземельной подати), мечников (судебных чиновников) и тиунов (управителей княжеского вотчинного хозяйства). Главной статьёй дохода для членов дружины, по мнению учёного, оставалась корпоративная эксплуатация рядового населения. (30)
Здесь следует оговориться: часто слово «варяг» в нашей литературе ассоциируют только со скандинавами (норманами, викингами), что создаёт некоторую путаницу в осмыслении исторических событий, касающихся происхождения Древней Руси. Видимо, виновником тому следует считать Нестора, автора знаменитой «Повести временных лет», для которого варяги - жители Скандинавии, а Балтика - Варяжское море. Слово «варяг» в обиходе древнерусских племён, на мой взгляд, означало ни что иное, как «наёмный воин», «наёмный торговец». Хотя, по мнению доктора исторических наук Е.Мельниковой, основной формой деятельности собственно «варягов» становится военная служба. Отряды варягов нанимались на длительные сроки за определённую плату, после чего распускались и отправлялись по домам. (31)
Исследователь Ю.О. Венелин еще в 19 веке предполагал, что варягами называли не только скандинавов, но и «славян Балтийского побережья, которых иногда называли «варнами» или «варинами» (32), что означало на прусском языке ни что иное, как «варяг». Вспомним ранее упоминавшееся поселение пруссов Варгенава (поселок варягов).
Как раз в это время, летопись впервые упоминает о том, что в Киевской Руси, среди служилых людей великого князя Всеволода II Ольговича, правившего с 1139 по 1146 год, появляется имя варяга Ратши. Летописец уточняет, что Ратша служил тиуном великого князя Киевского. Не исключено, что Ратша пришёл на службу в дружину Всеволода гораздо раньше. Ведь для того, чтобы стать тиуном, надо было на деле показать своему князю преданность и те необходимые качества, которые были нужны на этом месте. Мы уже знаем, что данники, мечники и тиуны на Руси происходили часто из дружинной среды, в которой варяги (в том числе и прусские) нередко составляли значительную часть. (33)
Тиун (с 16 века - ключник) был не последним человеком в придворной службе великого князя. Слово это происходит от скандинавских или древненемецких слов Thaegn, Thiangn, Diakn, что означает муж честный. Именно эти слова мы находим у Пушкина в «Начале автобиографии», что говорит о глубоком изучении поэтом своей родословной: «Мы ведём свой род от прусского выходца Ратши, или Рачи (мужа честна, говорит летописец, то есть знатного и благородного)...» (XII, 311)* .
Тиун исполнял обязанности управляющего всем великокняжеским имением, нёс ответственность за движимое и недвижимое имущество своего господина, а также за всех холопов, за которых целовал крест. Ему вменялось в обязанность собирать подати и заботиться об увеличении доходов своего господина, для чего он раздавал господское серебро в рост крестьянам. От имени своего господина он имел право вступать в торговые сделки и чинить суд над провинившимися холопами. По-видимому, не всегда тиуны обладали всей полнотой вышеперечисленных обязанностей. Были и такие, которые несли ответственность лишь за какую-то отдельную отрасль господского хозяйства, например: огнищный, то есть домоуправитель (от «огнище» -очаг, дом); конюший, управляющий табунами лошадей; ратайный, ведающий пахотными работами (от «ратай» - пахарь) и так далее. (34) Мы не знаем, какими обязанностями и правами обладал тиун Ратша, однако Ипатиевская летопись даёт нам представление о том, что Ратша имел довольно широкие полномочия.
О том, насколько высоко было положение тиунов при княжеском дворе, нам рассказывает «Русская правда», первая часть которой написана самим Ярославом Мудрым до 1054 года: «Кто убьёт человека, тому родственники убитого мстят за смерть смертию; а когда не будет мстителей, то с убийцы взыскать деньгами в казну: за голову боярина княжеского, тиуна огнищан, или граждан именитых, и тиуна конюшего - 80 гривен или двойную виру; за княжеского отрока или гридня, повара, конюха, купца, тиуна и мечника боярского, за всякого людина, то есть свободного человека, русского (варяжского племени) или славянина - 40 гривен или виру...». (35) Здесь мы впервые встречаемся с названием свободного человека русского (варяжского племени). Речь идёт, по всей видимости, об ассимилировавшихся в русской среде пришлых варягах, принявших христианство и занимавших равноправное положение с русскими. Похоже, что именно таким русским, варяжского происхождения был и Ратша.
Летом 1146 года великий князь Киевский Всеволод II Ольгович после похода в Галицию возвратился в Киев больным. Созвав князей, он сказал им, что, предвидя свою кончину, избирает своим наследником брата Игоря.
Дальнейшие события читаем в Ипатиевской летописи: «Лета 6654 (1146 - Ф.К.) Всеволод же пришед в Кiев разболися, и посла по брата своего по Игоря и по Святослава, и бысть вельми болень, и ста под Вышегородом в острове; и Всеволод же призва к себе Kiяне и нача молвити: «аз есмь вельми болень, а се вы брат мой Игорь, иметесь по нь». Они же рекоша: «княже! Радися, имем». И пояша Игоря в Кiев, иде с ним под Угорьскiй, и сзва Кiяне вси; они же вси целоваша к нему крест, рекуче: «ты нам князь» - и яшася по нь льстью; 3ayтpi же день еха Игорь Вышегороду, и целоваша к нему хрест Вышегородьце <...> Вутрiи же день преставився Всеволод, месяця августа в 1 день, и спрятавше тело его, и положишау церкви святою мученику. Игорь же еха Кiеву, и созва Кiяне вси на гору на Ярославль двор; и целовавше к нему хрест, и пакы скопишася вси Кiяне у Туровы божьнице, и послаша по Игоря рекуче: «княже! Поди к нам». Игорь же, поем брата своего Святослава, и еха к ним, и ста с дружиною своею, а брата своего Святослава посла к ним у вече. И почаша Кiяне складывати вину на тiyнa на Всеволожа, на Раттшу, и на другаго тувуна Вышегородьского, на Тудора, рекуче: «Ратша ны погуби Кiев, а Тудор Вышегород; а ныне, княже Святославе, целуй нам хрест, и с братом своим: аще кому нас будет обида, то ты прави». Святослав же рече им: «яз целую крест за братом своим, яко не будет вы насилья ни которого же, а се вам и тивун, а по вашей воли». Святослав же съсед с коня, и на том целова хрест к ним у вечи; Кiяне же вси, съседше с конь, и начата молвити: «брат твой князь и ты» - и на том целоваша вси Юяне хрест, и с детми, оже под Игорем не льстити и под Святославом. И Святослав пойма лутшем муже Кiяне, и еха с ними брату своему Игореви, и рече: «брате! На том аз целовал к ним хрест, оже ти я имети в правду и любити». Игорь же съседь с коня, и целова к ним крест на всей их воли и на братьни, еха на обед. Они же устремишася на Ратыпин двор грабить и на мечьники; и посла к ним Игорь брата своего Святослава с дружиною, и одва утиши». (36)
Из этого эпизода видно, что Игорь, предав земле тело покойного Всеволода, созвал киевлян и потребовал вторичного обета верности ему, но недовольные граждане собрались на вече, на котором хотели выразить свои требования лично Игорю. Однако, вместо Игоря на вече явился его брат, Святослав. Киевляне пожаловались ему на тиунов Всеволодовых - Ратшу и Тудора, которые опустошили: первый - Киев, второй - Вышгород. Получив заверения Святослава, давшего клятву и за Игоря, что эти тиуны будут заменены, горожане не успокоились и бросились грабить имение Ратши. Святославу со своей дружиной едва удалось прекратить это разграбление. Видимо, велики были заслуги богатого тиуна Ратши перед Ольговичами.
Этот исторический факт приводит в своей «Истории государства Российского» и Николай Карамзин. (37)
Однако этим эпизодом дело не ограничилось.
Великий князь Игорь в требованиях возмущённых киевлян увидел, прежде всего, корыстные побуждения богатой знати и не счёл нужным выполнять обещание, данное Святославом. Тиуны, Ратша и Тудор, остались на прежних местах. Тогда, обвинив великого князя в клятвопреступничестве, горожане тайно позвали на Киевское княжение внука Владимира Мономаха, Изяслава Мстиславича. Давно мечтавший о восхождении мономаховичей на Киевский престол, Изяслав Мстиславич собрал своё войско и в короткой битве 17 августа 1146 года разбил дружину Игореву, а самого великого князя взял в плен.
Брат Игоря, Святослав, с малой дружиной бежал в Новгород Северский. Страшась расправы, бежали и слуги Игоревы, дома которых были подвергнуты разграблению и пожарам.
Бежал из Киева и Ратша. В этом же году он объявился в Новгороде Великом. Почему именно туда он направил свои стопы?
Одной из причин может служить то, что в Новгороде Великом в это время княжил шурин покойного великого князя Киевского Всеволода Ольговича Святополк, который, как подтверждает Новгородская первая летопись, был заменён сыном великого князя Киевского Изяслава Мстиславича, Ярославом, только осенью 1148 года. (38) Нет сомнения в том, что верный прислужник Всеволода Ольговича был хорошо знаком с его шурином и мог наверняка рассчитывать на его покровительство и защиту. Видимо, так оно и было.
Второй немаловажной причиной, совсем не исключающей первую, было знакомство Ратши с этим большим вольным торговым городом. Об этом городе, о его укладе, богатстве, традициях Ратша мог слышать ещё, живя у себя на родине, в Пруссии. Возможно, что он бывал в нём ранее. Известно, что пруссы издавна торговали с новгородскими купцами. Богатые источники янтаря на побережье Самбии стимулировали прусских купцов на развитие товарообмена с Русью, в том числе с Великим Новгородом. Оттуда в Пруссию поступали оружие, воинское снаряжение и доспехи, различные льняные изделия, пенька и пр. Немало было в Новгороде и варягов на службе у князя. Археологические раскопки в этом городе подтверждают также тот факт, что около 1165 года в нём была «Прусская улица», на которой жили выходцы из земли Прусской, представлявшие собой целую колонию. Эта улица выходила в Людин конец, владевший новгородским Детинцем, что лишний раз подчёркивает высокое социальное положение, занимаемое жителями этой прусской колонии среди горожан вольного города. Именно с этой улицы, по мнению учёных, вышли известные на Руси фамилии: Романовы, Шереметевы, Яковлевы, Колычевы... (39)
За два года, проведённые Ратшей в Новгороде Великом под началом князя Святополка, видимо, не прошли даром. По всей вероятности он сумел показать местным боярам свои лучшие качества, иначе они не стали бы избирать его посадником. Его ревностная служба великому князю Киевскому, Всеволоду Ольговичу не имела упреков со стороны суверена, что подтверждается действиями братьев Всеволодовых по защите Ратши от взбунтовавшихся киевлян, и вполне могла здесь принести ему добрую славу.
Надо полагать, что Ратша всё-таки принял христианскую веру, иначе трудно себе представить, чтобы новгородское вече могло избрать на этот ответственный пост варяга-язычника.
Следует заметить, что в это время Новгород Великий был вольным городом, добившимся учреждения института посадничества, препятствующего проникновению князя и его людей в вотчинную систему земледелия. Посадник был уже не наместником великого князя Киевского в данном городе, а чиновником, наделённым местными боярами достаточно большой властью, то есть главным представителем Господина Великого Новгорода, силой, контролирующей действия князя. С 1126 года в городе действовал местный суд, в котором принятие решения полностью зависело от посадника, подотчётного боярам. Князь без посадника не имел права ни судить, ни управлять, ни водить в поход новгородцев. «Новгородская печать посадника» заверяла все новгородские грамоты. Посадник избирался из знатных горожан. Время его правления определялось новгородским вече, которое могло, в случае необходимости, досрочно прекратить его деятельность.
Вглядимся внимательно в путь, пройденный Ратшей: воин прусской дружины, варяг в дружине князя Всеволода Ольговича - тиун великого князя Киевского - знатный гражданин (муж честен) Великого Новгорода - посадник Великого Новгорода. Этот путь развевает сомнения по поводу выбора его посадником. С другой стороны, любой другой вариант, связанный с происхождением Ратши, требовал бы подобного обоснованного «послужного списка», чего мы не находим ни в одной публикации на эту тему.
О происхождении имени Ратши написано много статей. Некоторые из их авторов (СВ. Веселовский, Н.И. Грановская, В.И. Кулаков, М.Б. Попов) дружно сходятся на том, что оно происходит от русского имени «Ратибор». Понятно застаревшее стремление найти в родословной нашего гения русские корни. Однако чем объяснить обилие в ранней русской истории имени Ратибор без каких-либо изменений, и только одно имя Ратша, с которым мы встречаемся в вышеуказанную эпоху всего лишь единожды?
Одним из аргументов В.И. Кулакова в пользу славянского происхождения этого имени, например, является отсутствие в прусской ономастике имени «Ратша», хотя сам он, будучи приверженцем версии о полабском происхождении Ратши, соглашается с тем, что «Ратша не мог миновать землю пруссов на пути из земли полабов в новгородские пределы». (40)
Что касается прусской ономастики вспомним, сколько разных племён ассимилировалось с коренным прусским населением. Тут и немцы, и готы, и даны, и скандинавы, и полабские славяне, и курши. Все эти племена оставляли в языке пруссов, а, стало быть, и в ономастике, свои следы. Однако, чтобы разобраться в этимологии слова «Ратша», следует помнить, что имена практически у всех народов давались потомкам не по географическому признаку, а по физическим особенностям человека, по профессии и различным характерным признакам его родителей и прочим качествам, легко бросающимся в глаза соплеменникам.
Слово «рат», составляющее корень слова «Ратша», мы находим с незначительными изменениями в словарях немцев, куршей, датчан. Это слово фигурировало и в лексиконе пруссов. И везде оно означает «колесо», символизирующее подвижность, динамику, живость. Мы легко можем представить себе подвижного ребёнка или его родителей, которые, как у нас говорят, «крутятся, как белка в колесе». Такими качествами могли обладать предок Пушкина, Ратша, или его родитель.
В словаре куршского языка, например, есть несколько слов, от которых также могло произойти имя Ратша и созвучные ему Ратца или Раца: Rat (колесо), Rateng (прялка), Rakst (письмо). Raksts (осколок, заноза), Raz (убийца), Raitils (всадник), и так далее. (41)
Тогда откуда появилось окончание «ша»? П.И. Кушнер отмечает, что в 11-13 веках в прусском языке появляются «составные названия, одна половина которых состояла из немецкого слова, другая - из прусско-литовского: <...> наличие в прусском названии немецкого уменьшительного окончания: Wanaggupcftew; сочетание с прусским или литовским названием обозначений по-немецки — «большой», «малый», «новый», «старый»: KleinRudszen, Gross Rudszen...». (42)
Используя, окончание chen, имеющее распространение в прусском языке, можно легко предположить наличие в его лексиконе и слова Ratchen (колесико), в разговорной речи принимающего форму «ратшен» . Такое же звучание можеть иметь приводимое П.И. Кушнером слово Rudszen. Оба этих слова в русском варианте могут звучать как «ратша».
Не исключён и русский вариант происхождения слова «Ратша». Мы знаем о том, что Ратша был тиуном великого князя Киевского. Вполне возможно, что он мог быть ответственным, особенно в начальный период своего служения великому князю в качестве тиуна, за пахотные земли своего суверена. Если пахарей в то время на Руси называли ратаями, то того, кто присматривает за ними и пахотной землей, как мы уже знаем, ратайный, что для русского произношения слишком длинно и труднопроизносимо. Поэтому в общении с ним его вполне могли звать ратшей. Ведь окончание «ша» было обиходным в русском языке по отношению к именам и родам занятий людей. Это было совсем не унизительное имя, а скорее имя, подчёркивающее высокое положение тиуна при дворе великого князя.
Но есть и ещё один аргумент в пользу прусского происхождения Ратши, который обошли вниманием все исследователи, занимавшиеся до этого проблемой происхождения рода Пушкина. Это прусское имя сына Ратши - Якун. Листая страницы словаря прусского языка, написанного академиком В.Н. Топоровым, встречаем целую подборку прусских имён, имеющих непосредственное отношение к реально жившим представителям племени пруссов: Peter Jackune, Petir Jakone, Jakune von Pubethen, Jokyns, Jokusch, Jokubas, Jokule, Jokul и другие. (43) Естественно полагать, что только отец прусского происхождения мог дать своему наследнику прусское имя. Для Ратши это было не только фактом своей принадлежности к прусскому племени, но и выражением ностальгических чувств к покинутой родине.
Вывод напрашивается один - поверить Пушкину, который был глубоко уверен, когда говорил, что «мы ведём свой род от прусского выходца Радши, или Рачи (мужа честна, говорит летописец, т.е. знатного, благородного)...» [XII, 311].
Калининград
